Наконец он приблизился к стенному шкафу в углу спальни мальчиков, отыскал в завитках резьбы нужный выступ и с силой нажал. Стенка шкафа сдвинулась в сторону, давая дорогу заскучавшему Джорему. Тот сидел на каменном полу, завернувшись в плащ рыцаря Ордена святого Михаила. Узкий проход у него за спиной уходил в темноту.

— Как же ты долго возился, — шепнул он, поднимаясь на ноги и отряхивая пыль с плаща. — Я чуть не превратился тут в закоченевшую статую. Все спят?

Райс кивнул.

— Извини за задержку. Как я и боялся, Тавис вмешался, так что мне пришлось усыплять и его, и слуг. Но утром он ничего не вспомнит. Ладно, пойдем. Начать лучше с близнецов.

ГЛАВА VI

Но радей о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением рук священства. [7]

Синхил Халдейн со стороны, дабы не мешать приготовлениям, наблюдал за тем, как преображается его часовня. Долгие годы служившая ему убежищем, теперь, после обрядов, проведенных Джоремом и Ивейн, она стала какой-то чужой и незнакомой. Это странное ощущение не оставляло короля все последние часы, ни за книгой, ни даже во время молитвы.

В течение дня они по очереди наведывались к нему. Первым появился Элистер, вскоре после третьего колокола, когда Синхил пробудился после недолгого отдыха. Самому епископу, похоже, передохнуть так и не удалось — всю ночь они вместе молились и расстались лишь ближе к заутрене.

Следом за Элистером заглянул Джорем, Райс, потом Ивейн, а затем и Джебедия. Этот Дерини был мало похож на большинство своих сородичей и, по мнению короля, заслуживал куда лучшего отношения со стороны людей. Прирожденный воин, не утративший однако мягкости и способности к состраданию, Джебедия не сомневался, что после кончины монарха регенты сместят его со всех постов. Синхил, как мог, постарался разубедить его, но едва ли это ему удалось.

В последнем обряда Джебедия не будет принимать непосредственного участия, ибо должен нести стражу перед входом в покои, так что они с королем простились при встрече… навсегда. Из всех визитов этот был самым печальным.

Самого короля, в отличие от друзей и приближенных, скорый приход смерти почти не страшил. В былые времена, стоило ему подумать о своем недуге, о его неотвратимости, и Синхил буквально цепенел от ужаса. Но теперь он с полным спокойствием сознавал, что нынче его земному пути придет конец. Тревоги не было. Вот если бы еще удалось завершить последнее дело, что осталось ему в этом бренном мире!

Куда лучше добровольно пойти на смерть, отдав последние силы сыновьям, чем уныло тянуть время, слабея день ото дня, не имея сил подняться и чувствуя, как с каждым вздохом нарастает боль и уходит жизнь.

Так он сказал Элистеру утром, на своей последней исповеди, и получил отпущение грехов. Затем с помощью Элистера отслужил последнюю мессу, благоговейно облачившись в столь любимую им старую ризу. Месса совершалась тайно — Синхил лишился сана священника в тот день, когда давно умерший архиепископ объявил его наследным принцем. То, что Синхилу возвращен сан и он продолжает служение Богу, было секретом, о котором знал только Элистер, — и эту тайну они унесут с собой в могилу.

Потом Синхил принял причастие; совершенные обряды придавали ему силы весь оставшийся день. Позже, в свое время, Элистер совершит над ним последнее причастие, а дальше будет покой. Он с радостью встретит успокоение от этой жизни, которую так долго его вынуждали вести.

Вздохнув, он оглядел часовню. Темноту разгоняли только лампада и единственная тонкая восковая свеча на маленьком столике посреди комнаты. Когда слуги закончили генеральную уборку, Ивейн и Райс убрали все, кроме тяжелого алтаря у восточной стены и толстого келдишского ковра, который прикрывал плиты перед алтарем. Ковер они сдвинули в центр комнаты, принесли еще один, меньшего размера, и положили в северо-восточном углу часовни. Затем Джорем скрылся в проеме слева от алтаря, спустя мгновение отверстие в стене исчезло. Ивейн, Элистер и Джебедия продолжали приготовления.

Теперь в самых важных точках комнаты стояли свечи под золотым, красным, голубым и зеленым абажурами, похожие на те, что горели во время ритуала посвящения Синхила.

Покровы на алтаре были заменены новыми, свечи тоже. Все совершалось в едином размеренном ритме. От женщины, епископа и рыцаря Ордена святого Михаила как будто исходила благодать, и Синхил, наблюдавший из-за дверей, почувствовал, как она коснулась его.

Мимо прошел Джебедия, и король отметил перемены в его облике: начищенная кольчуга позвякивала при каждом шаге, белый пояс рыцаря четко выделялся на темно-синем фоне мантии Ордена, надетой поверх доспехов. Старый воин нес меч Синхила, вокруг драгоценных ножен был свернут парадный пояс, тоже сверкавший дорогими камнями.

Джебедия почтительно поклонился королю, но не замедлил шага. Он пересек часовню, поклонился перед алтарем, затем, преклонив колено, передал меч в протянутые руки Элистера. Элистер поклонился с мечом, положил его на алтарь, зажег от лампады тонкую восковую свечку, а от нее зажег свечи на алтаре. Затем опустился на колени на ступеньках алтаря и склонил седую голову в молитве.

Джебедия еще раз поклонился, поднявшись с колен, и затем покинул часовню так же стремительно, как и вошел в нее. Когда рыцарь скрылся за дверью, Синхил остро ощутил горечь утраты. Он знал, что больше никогда не увидит Джебедию.

Послышались тихие звуки — звяканье металла по стеклу. В центре комнаты Ивейн раскладывала на столе ритуальные предметы: кадильницу, тонкий серебряный кинжал, который Синхил, кажется, видел несколько раз у нее на поясе. Пламя свечи отражалось в лезвии яркими бликами.

Под столом, скрытые от Синхила белой скатертью, спускавшейся до самого пола, лежали лекарская сумка Райса, две серьги из скрученной золотой проволоки, не подходящие в пару, и три небольших листа пергамента.

Король написал их собственноручно сегодня днем, это была его последняя воля, обращенная к наследникам. Слов было немного. Кроме самой жизни, ему нечего было оставить сыновьям. И все же, кровь от крови его и плоть от плоти его, они получат в наследство и нечто большее.

Движение слева от него, в тени, привлекло Синхила, он снова удивился, обнаружив в стене проем, которого не было секунду назад. Райса и Джорема осветило сияние бледного огненного с зеленым отливом шара, который медленно плыл над головой Райса. Они прошли в часовню, и Джорем мягко опустил на ковер хрупкое, закутанное в меха тело. Изуродованная нога, выглядывавшая наружу, указывала, что это Джаван.

Спящего Алроя Райс уложил возле маленького стола, развернул меховое покрывало, в которое был закутан ребенок, и отдал Джорему.

Тот снова исчез в стене, однако на этот раз проем не закрылся за ним. Райс возложил руки на лоб Алроя и закрыл глаза, а Ивейн достала из-под стола лекарскую сумку.

Теперь Синхил должен был подойти. Пересекая комнату и расстегивая на ходу застежку, удерживавшую в ухе серьгу с огромным рубином, он неотрывно следил, как Целитель натирает мочку правого уха наследника чем-то с резким запахом. Он чихнул, опускаясь на колени рядом с сыном. Король, как зачарованный, смотрел на блестящую иглу, пронзившую бледную мочку уха. Никакой реакции на происходящее не отразилось на лице мальчика. Целитель вынул иглу и вытер выступившие капельки крови. Затем Райс протянул руку за камнем.

Когда много лет назад Райс и Камбер вручили рубин Синхилу, они назвали его Глазом Цыгана. Он был отсечен от камня, упавшего с небес в день Рождества. Как говорила легенда, волхвы, мудрецы с востока, которые знали, что это камень царей, принесли его младенцу Иисусу.

Еще одна утрата, подумал Синхил, снимая рубин; он никогда не расставался с ним все эти годы. Это был один из ключей к могуществу, которым Дерини наделили его той ночью много лет назад. Глядя на то, как Райс вдевает серьгу сыну, Синхил верил, что камень будет защищать мальчика так же, как защищал его.